Холод всегда мне был по душе
для Маширо. Джазы, бурные тридцатые, сигаретный дым, изящный мундштукВ жёлто-оранжевой тусклой полутьме бара было шумно и накурено. Пахло дурными сигаретами и дрянным пивом, машинным маслом и горячей кинолентой, дешёвыми духами и потом, старыми книгами и стылой осенью, плакавшей тяжёлыми моросящими дождями за толстой деревянной дверью.
Мэри приходила сюда только для того, чтобы в пятьдесят шестой или пятьдесять седьмой раз увидеть его. Она могла лишь загадочно улыбаться и подёргивать плечиками, кокетливо поправлять по-цыплячьи жёлтенькое платьице в чёрный горошек, обязательно по последней моде, купленное на слёзно выпрошенные у мамы шесть долларов семьдесят девять центов, и надеяться на то, что прекрасный принц с саксафоном в руках увидит прекрасную юную мисс, сидящую у самой-самой сцены.
Мэри досадливо разгладила складочки на подмокшем платье - октябрьский дождь испортил те крохи шарма, на которые девушка могла надеяться. Нервно пригладив каштановые мокрые пряди, Мэри кинула опасливый взгляд на сцену. Вот-вот в свете прожектора появится мужчина её мечты, принц из музыкальной сказки, родившейся в тот момент, когда она услышала на улице забавный шутливый регтайм.
- Свободно?
Малышка Мэри вскинула глаза, услышав жёсткий с хрипотцой женский голос и неуверенно кивнула. Сухая худощавая дама с чахоточным лицом опустилась на стул. Мэри так упорно пыталась сделать косые взгляды на непрошенную соседку незаметными, что едва не пропустила выход ансамбля на сцену. Но кругом белого света зажёгся прожектор, тихо застучали по барабанам палочки, небольшой прокуренный зал заполнили аплодисменты и простецки фамильярное улюлюканье.
Саксафонный проигрыш, гулкие звуки рояльных клавиш... Перестав разглядывать соседку по столику, Мэри устремила восторженный взгляд на сцену. Ах, эти движения, ах, эта музыка! Музыка, в которой можно было утопать, забывая о том, что за окном дождь, что туфельки по дороге домой обязательно промокнут, что время уже позднее, а мама будет ругаться.
Рядом чиркнула спичка. Дама закурила сигарету в тонком изящном мундштуке, отстранённо посмотрела на молодого саксофониста и спросила:
- Влюбилась?
Мэри изумлённо посмотрела на неё, густо покраснела и не смогла произнести ни слова.
- Люби, пока можется, - сказала дама, поднимаясь с места и собираясь уходить. - Слушай, пока можется. Живи, пока можется.
Начавшие выцветать тёмно-серые глаза незнакомки на миг оказались так близко к лицу Мэри, что девушка испуганно отшатнулась. Но вот пахнуло в глаза сизым сигаретным дымом, послышался над ухом хриплый смешок - и растаяла в ночи незнакомка, оставившая в памяти Мэри на всю жизнь лишь тёмно-серую радужку с чёрным ободком по краю да слова, насмерть врезавшиеся в память.
***
Чёрно-белые тридцатые скрылись за углом.
Холодом и голодом, взрывами и бомбёжками отгремели сороковые.
Пронеслись бурные пятидесятые.
Миссис Мэри Хайкрофт, кутаясь в шаль, вошла в здание старого бара на отшибе городка.
Саксофонист устало настраивал свой инструмент, сидя на краешке сцены. Едва обращая на это внимание, люди сидели за столиками, попивая тёмное пиво. Миссис Хайкрофт села за ближайший к сцене столик. И вроде бы всё встало на свои места. И тот же бар, и тот же час, и время повернулось на тридцать лет назад...
Мэри никогда не жалела о том, как прожила свою жизнь. Ведь она и в самом деле жила. Пока моглось.
И только об одном Мэри вспоминала с тоской. А именно - о том, что больше не могла слушать великолепных блюзов и регтаймов, некогда завладевших её душой, некогда открывших ей мир, полный сизых дымов и свинцовых дождей.
Прошло уже двадцать шесть лет. Слух, потерянный при бомбёжке Пёрл-Храбор к Мэри так и не вернулся.
Мэри приходила сюда только для того, чтобы в пятьдесят шестой или пятьдесять седьмой раз увидеть его. Она могла лишь загадочно улыбаться и подёргивать плечиками, кокетливо поправлять по-цыплячьи жёлтенькое платьице в чёрный горошек, обязательно по последней моде, купленное на слёзно выпрошенные у мамы шесть долларов семьдесят девять центов, и надеяться на то, что прекрасный принц с саксафоном в руках увидит прекрасную юную мисс, сидящую у самой-самой сцены.
Мэри досадливо разгладила складочки на подмокшем платье - октябрьский дождь испортил те крохи шарма, на которые девушка могла надеяться. Нервно пригладив каштановые мокрые пряди, Мэри кинула опасливый взгляд на сцену. Вот-вот в свете прожектора появится мужчина её мечты, принц из музыкальной сказки, родившейся в тот момент, когда она услышала на улице забавный шутливый регтайм.
- Свободно?
Малышка Мэри вскинула глаза, услышав жёсткий с хрипотцой женский голос и неуверенно кивнула. Сухая худощавая дама с чахоточным лицом опустилась на стул. Мэри так упорно пыталась сделать косые взгляды на непрошенную соседку незаметными, что едва не пропустила выход ансамбля на сцену. Но кругом белого света зажёгся прожектор, тихо застучали по барабанам палочки, небольшой прокуренный зал заполнили аплодисменты и простецки фамильярное улюлюканье.
Саксафонный проигрыш, гулкие звуки рояльных клавиш... Перестав разглядывать соседку по столику, Мэри устремила восторженный взгляд на сцену. Ах, эти движения, ах, эта музыка! Музыка, в которой можно было утопать, забывая о том, что за окном дождь, что туфельки по дороге домой обязательно промокнут, что время уже позднее, а мама будет ругаться.
Рядом чиркнула спичка. Дама закурила сигарету в тонком изящном мундштуке, отстранённо посмотрела на молодого саксофониста и спросила:
- Влюбилась?
Мэри изумлённо посмотрела на неё, густо покраснела и не смогла произнести ни слова.
- Люби, пока можется, - сказала дама, поднимаясь с места и собираясь уходить. - Слушай, пока можется. Живи, пока можется.
Начавшие выцветать тёмно-серые глаза незнакомки на миг оказались так близко к лицу Мэри, что девушка испуганно отшатнулась. Но вот пахнуло в глаза сизым сигаретным дымом, послышался над ухом хриплый смешок - и растаяла в ночи незнакомка, оставившая в памяти Мэри на всю жизнь лишь тёмно-серую радужку с чёрным ободком по краю да слова, насмерть врезавшиеся в память.
***
Чёрно-белые тридцатые скрылись за углом.
Холодом и голодом, взрывами и бомбёжками отгремели сороковые.
Пронеслись бурные пятидесятые.
Миссис Мэри Хайкрофт, кутаясь в шаль, вошла в здание старого бара на отшибе городка.
Саксофонист устало настраивал свой инструмент, сидя на краешке сцены. Едва обращая на это внимание, люди сидели за столиками, попивая тёмное пиво. Миссис Хайкрофт села за ближайший к сцене столик. И вроде бы всё встало на свои места. И тот же бар, и тот же час, и время повернулось на тридцать лет назад...
Мэри никогда не жалела о том, как прожила свою жизнь. Ведь она и в самом деле жила. Пока моглось.
И только об одном Мэри вспоминала с тоской. А именно - о том, что больше не могла слушать великолепных блюзов и регтаймов, некогда завладевших её душой, некогда открывших ей мир, полный сизых дымов и свинцовых дождей.
Прошло уже двадцать шесть лет. Слух, потерянный при бомбёжке Пёрл-Храбор к Мэри так и не вернулся.
@темы: играем с Маширо, словоблудие
-
-
17.05.2009 в 00:51-
-
17.05.2009 в 00:54О чём?)
-
-
17.05.2009 в 00:56Об умении автора, Верба, об умении =__=
-
-
17.05.2009 в 01:00Я предполагал какой угодно вариант, от пафосного до философского, но не этот!
-
-
17.05.2009 в 01:01-
-
17.05.2009 в 01:04-
-
17.05.2009 в 01:07-
-
17.05.2009 в 01:17-
-
17.05.2009 в 01:18-
-
17.05.2009 в 01:19-
-
17.05.2009 в 01:20-
-
17.05.2009 в 01:23-
-
17.05.2009 в 01:31-
-
17.05.2009 в 01:35-
-
17.05.2009 в 01:38-
-
17.05.2009 в 01:40-
-
17.05.2009 в 09:22-
-
17.05.2009 в 10:35-
-
17.05.2009 в 10:38И вообще, дуй в скайп Х_х" хотя у тебя же он дорогой, млять х_х