Восьмое марта - праздник?

[Mugetsu-no-himemia]

Городчанам. Я же обещала, что буду приезжать на праздники...)
Пока минутная стрелка не тронется с места.

Рано или поздно приходит пора...

Рано или поздно приходит пора исполнять обещания и, сменив старые брюки и растянутую футболку на юбочку-блузочку-корсажик, уходить к перрону поезда, имеющего объективное направление в никуда. За окном снег, в поезде немного холодно, приходится кутаться в тонкую летнюю курточку и глотать отвратительный чай.
В пакете гремит бутылочное стекло, в сумке трясутся аккуратно – насколько возможно – завёрнутые подарки. В поезде нечего делать, и руки сами по себе начинают теребить атласную ленточку, вплетённую в рыжие волосы. Через несколько минут столик в боковом плацкарте украшает атласная розочка, и руки вновь лихорадочно ищут, что бы сделать. Накатывает разочарование, что ленточка была всего лишь одна - можно было бы сделать что-то ещё. Ну или волосы в глаза не лезли бы.
Надоедливая попутчица напротив упорно рассказывает про свои комнатные чудо-цветы – остаётся лишь устало и бессмысленно улыбаться, удивляясь, каких только людей не встретишь на этом поезде. Хотя должно признать – всё не так плохо, как могло быть. В конце концов, это всего лишь назойливая цветодержательница, а не маньяк-коллекционер, как в прошлый раз.
Город встречает пустой платформой и удивительно ветреной погодой. Привычный взгляд на часы – в этом Городе стрелки замирают до тех пор, пока не придёт пора собираться в обратную дорогу. Каблучки сапожек снова отстукивают слаженным дуэтом дробь по асфальту, залитому грязными лужами – весна!
Привычная тяжесть пакета впивается в руки, мысли текут спокойно и ровно. Наверняка, там уже все собрались. Лай и Сэтто уже проснулись, Полип успел не только постучаться в дверь, но и насосаться кофе, как комар крови – этот кофеман жаловался в последнее время на чайный заговор. Да – все в сборе, в этом сомнений быть не может.
Приторговывающая цветами на углу улицы старушка держит в руках последний букет, и сдержаться трудно. В голову лениво заползает мысль о том, что в дверь звонить придётся лбом. Впрочем, это уже не суть важно – красные, как знамя коммунистов, тюльпаны способны искупить даже эту неприятность.
Сапожки цокают по камню подъездной лестницы, и с каждым шагом дышать становится всё труднее – удержать бы пакет с бутылками. Дверь открывается внезапно – на пороге стоит Лай, открывший дверь совершенно внезапно для самого себя. Лай озадачен и удивлён, но тянется к букету.
- Букет – жёнам! – звучит смех в ответ на изумлённый взгляд. – Возьми пакет с продуктами!
- Оухолищит! – восклицает муж, заглядывая в пакет, и мимоходом целует «старшую жену для умных разговоров» в висок – чуть пониже линии рыжих волос с тёмными корнями.
- Не ругайся! – голос хриплый от долгой пешей прогулки, а губы искажает незлобная усмешка. – Сэтто, цветы принимай!
Полип, посасывая из чашки мутную чайно-рыжую жидкость, даже не сразу соображает, что банка кофе – ему. Даже не в честь восьмого марта, а просто чтоб не жаловался на жизнь. Древняя богиня, выглядящая не более, чем на восемнадцать, удивлённо переводит взгляд с тюльпанов в одной руке на вязаные красные митенки в другой. На комод в прихожей опускается маленькая коробочка с надписью «Для Маширо » - когда-нибудь позже кукла порадуется нашейной безделушке, кропотливо вышиваемой из бисера долгими ночами.
- Верб, а зачем так много… эм… бутылок? – спрашивает Лай.
- Восьмую марту отмечать, - подаёт голос Полип.
- Ага, - снова лезет на губы усмешка. – И пятую, Полипочка. Двух зайцев одним махом!
Вот теперь можно плюхнуться на стул и, накрутив рыжую прядку на палец, вздохнуть, а потом болтать ни о чём, смеяться, подносить к губам бокал и время от времени поглядывать на часы, чтобы не пропустить момент, когда минутная стрелка тронется с места.