Куколка-девочка.
Идея убить последний выходной...Идея убить последний выходной день на поездку в Город пришла внезапно. Амёбное состояние с путешествиями от дивана до плиты и обратно успели пресытить целую вечность назад, время разбирать рабочие материалы ещё не наступило, а потому Город показался единственно верным выходом. Здесь не было срочных и важных дел, все дорогие и близкие были заняты почему-то именно сегодня, а Город в последнее время как раз стал настойчиво дёргать ниточку-цепь – как обычно, в самый неожиданный момент.
Город был прежним и новым – как обычно. Улицы – морозные, тротуары – покрытые инеем, небо – серое и клубящееся, воздух – прозрачен и резок, как осколок стекла. Руки, как обычно, без перчаток, давно замёрзли, но ощущение сухой холодной кожи смутно радовало. Всё – как обычно, насколько это слово вообще подходит для этого Города.
Город – он обрывист. Город любит заставлять писать каждое предложение с нового абзаца, ставить многоточия и очень много говорить. А слова-то, кстати, как раз даются с особым трудом, и чаще всего они умирают в глухой усмешке, не успев родиться. И наружу вылезают только глупые шутки и нелепые реплики невпопад: «Печаль…», «Бывает…», а чаще всего: «Да всё нормально…»
Эти мысли часто заполоняют голову, когда каблуки чёрных сапог отстукивают ленивую поступь по асфальтированным дорожкам Города. Такое ощущение, что мысли вползают туда тотчас, стоит немного ослабить удавку.
Знакомый дом, знакомый подъезд, знакомый подъём. В голове – воспоминания о Рождестве и огромном пакете продуктов, о пьяных людях и беседах на кухне, о Лае, который стал полигамом – ну и пусть, его любви хватит на всех.
Дверь открывает Сэтто. Лицо уставшее и измождённое, в зубах сигарета, в руке кружка с кофе.
- Проходи на кухню, - лениво кивает, не доставая сигареты изо рта.
На кухне, скрытой за серой застеклённой дверью, прохладно и пахнет кофе из жестяной банки. Времени сварить нормальный у хозяев редко хватает, потому жестяная банка – оптимальный выбор. Сэтто садится на стул и смотрит в окно, почти намекая: «Где чай – знаешь, нальёшь сама».
- Лай где?
Сэт морщится и рывком головы кивает на комнату.
В комнате темно и душно. В комнате незаправленная постель со спящим в ботинках Лаем и механическое надрывное пение. Кукла. Если присмотреться, можно увидеть – кукла, жуткая, страшная, с изуродованным лицом (а кто знает, что ещё под толстыми длинными рукавами свитерочка?) и неестественными глазами. Волосы, кудряшка за кудряшкой, нарисованные веснушки, разлёт бровей, алые-алые губки – узнать руку Лая несложно. Кукла поёт ему колыбельную, и выглядит счастливой, но от этого счастья становится жутко.
Кукла смотрит своими изумрудными глазами и прерывает колыбельную.
- Здрас-с-с-те, - говорит она, чуть растягивая, будто пытается казаться послушной девочкой. Но от этой послушности пробирает до костей. – Кто… ты? Ты к братику?
А воздух явно заблудился где-то в лёгких, потому что выдохнуть и вдохнуть снова не получается. Не с первой попытки, по крайней мере.
Лай просыпается от внезапно провисшей в комнате тишины и округляет глаза:
- Ты? Ты каким чудом, Верб?!
- Да так… - слова падают гулким эхом, потому что в этом Городе говорить трудно.
***
- Вот так вот всё сложно, - произносит Лай, закончив жуткую историю про хренового кукольника, его Древнего папочку-садиста и куклу с ошмётком живого сердца в груди.
Выдержка не подводит. А вот на костяшках остаются следы зубов. И откуда только взялась привычка слушать, закрыв рот кулаком как при кашле? Впрочем, откашляться и в самом деле не помешает.
- Кхм! Вот что! – Лай вопросительно поднимает голову. – Надо что-то делать. Ей здесь не место, и ты сам понимаешь. Она же… Подумай только, что всего этого могло бы и не быть…
- Ой ли, а? – раздражённо кидает Лай.
Несколько минут молчания наполнены стуком сердец. Решение возникает почти сразу, но даётся нелегко.
- Я заберу её.
- Чего? – спрашивает Лай удивлённо, и лицо у него чуть вытягивается.
- Я сказала, что заберу её с собой. Буду привозить на выходные и праздники, но отсюда – увезу. Так больше продолжаться не может.
- В тебе снова правдоборец негодует, что ли? – лениво подаёт свой голос Сэт.
- Да! Но ведь она… она… она ж ребёнок ещё, мать вашу!
Лай смотрит на дверь напряжённо, зло.
- Войди уже! Хватит под дверью уши греть! Всё равно ненастоящие…
Она ведь в самом деле как ребёнок. Совсем-совсем наивная, глупенькая – настолько, что слёзы наворачиваются. Ребёнок… Куколка-девочка, маленькая, миленькая, избалованная, дитятко, доченька… Совсем, как…
- Широ, поедешь? – спрашивает Лай.
Кукла молчит, уставя нарисованное лицо в пол.