С днём рождения, милыйЗа окном наступающая зима, и воздух на улице прозрачен, резок, свеж и чист до слёз в глазах - это Эрна знает точно, потому что только-только переступила за порог госпиталя. И тут же, мигом - в ту самую палату.
Леа спит, спит, свернувшись калачиком, как ребёнок. Под тонким клетчатым пледом с широкой чёрной каймой и тонкой бахромой - Эрна принесла его из дому. В маленькой квартирке и без того холодно и пусто, но Эрна думает, что её маленькой фашистке тоненький плед куда нужнее, чем ей.
- Доктор, - шепчет Леа, проснувшись, и Эрна мысленно укоряет себя за неаккуратность. - Доктор, посидите со мной?
Эрна вздыхает и садится на краешек больничной койки. Да, да, да, конечно же, необходимо идти на вечерний обход, и осматривать новопоступивших больных - окровавленных, израненных, поломанных, искорёженных. Эрна не хочет, не хочет, не хочет, потому что усталость и безнадёжность, возникающие при всяком взгляде на окровавленное месиво, медленно убивает - получше всякого яда. А потому остаётся сидеть на краешке узкой больничной койки рядом с маленькой девочкой, отчаянно влюблённой в Фюрера.
- Доктор, почитайте мне, - просит Леа, и протягивает томик с облупившейся обложкой.
Эрна выдыхает с обречённостью, но, встретив в полумраке, подсвеченном лунными бликами и тусклым чадом от масляной лампы, взгляд пациентки, берёт в руки "Мою борьбу" и, скрепя сердце, зачитывает целые куски.
И Эрна понимает, что девочка обманывается, а она, Эрна, сейчас лишь более подкрепляет её святую веру в победу. Но Леа засыпает под сочинение Гитлера куда быстрее, чем под старые добрые сказки, и Эрна довольна.
Руки бездумно перебирают белоснежные кудри маленькой фашистки. В палате тепло, даже жарко - печку затапливают на славу. Здесь спокойно и тихо, а за дверьми маленькой каморки-палаты суета, визги, вой и отголоски разрывающихся снарядов в вое больных. И - да, за окном наступающая зима, и воздух на улице прозрачен, резок, свеж и чист до слёз в глазах - Эрна ещё помнит.