[Mugetsu-no-himemia]

А кто родился уже двадцать четыре минуты как?
На самом деле, у меня этот замечательный человек родился уже два часа и двадцать четыре минуты назад. Но я, как каннонный сладострастный изгиб бровей Ривер Сонг, могла говорить лишь "Спойлеры!", и потому поздравляю только сейчас.
Отлитые из титана голосовые связки прекраснейшей Донны Ноубл. Мой обожаемый близнец. Дорогой бро. Нет, самый важный бро во всём мироздании. Чудеснейший человечек, так много значащий для меня, столь многому меня научивший. Та, кто записан у меня в телефонной книжке "Катенькой" - и никак иначе, потому что... потому что нежность-милота-котята-ЛЮБОВЬ.
Я просто люблю тебя. Щастья-здоровья. И львиной доли любви, сил и удачи. По-настоящему львиной.

Маленький подарочек

Он действительно небольшой

Львиная доля.
Фэндом:Ведьмак
Пейринг: Калантэ/Эйст
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst, drama, het
Посвящение: бро же. Дорогому, любимому, обожаемому. Самому важному бро в мироздании.
Disclaimer: (c) Анджей Сапковский.
Размещение: исключительно с разрешения объекта посвящения, либо (на крайний случай) автора.

Калантэ уже во многих уголках Севера называют Львицей из Цинтры, но вот цинтрийский двор молоденькую принцессу иначе, чем блудливой кошкой, не зовёт.
- Это всё довольно предсказуемо, - шепчутся дамы на приёмах. – С такими-то родителями – ещё бы! Подумать только, кровосмесительный брак!
- Она слишком многое себе позволяет, а ещё больше – о себе думает, - поглаживая бороды, мужи королевства многозначительно переглядываются. – Кажется, она совсем забыла – в Цинтре наследует меч, не кудель.
Калантэ со смехом смотрит и тем, и другим в глаза. Ей абсолютно всё равно. Трепетных ланей она всегда сумеет заткнуть бранью, которой понабралась на островах Скеллиге, а любого умудрённого жизнью мужа – не только бранью, но и мечом. Отцовским, к слову. Тем самым, который наследует.
Калантэ злится. Она не может не злиться в такие мгновенья. Они смотрят на неё оценивающе, они думают – насколько же её хватит? Калантэ временами сама думает – а насколько? И после этого злится на саму себя. Злится до дрожи, которую умело прикрывает за заразительным смехом.
Даже те, кто на её стороне, раз за разом уговаривают её сдаться – чего страшного в замужестве? Что ужасного в судьбе королевы при принце-консорте? Никто не посягает на кровь Дагорада и Адалии, это кровь самой Цинтры.
Калантэ не нужен муж. Калантэ нужен трон.
Калантэ топчет ножкой, пляшет на глазах у завистников и противников, пляшет опасный танец. С мечом в руках. В этом мече одно её спасение. Потому что дворянство голо, оно никогда не пойдёт против королевской армии, а армия следует за тем, у кого в руках королевский меч. Калантэ и сейчас, на пиру, до белых костяшек сжимает узорчатую рукоять.
Ей, Львице, не нужны огрызки власти. Зачем принц-консорт при живой королеве? Ей, Львице, либо всё, либо ничего. Ей, Львице – и долю львиную.
В голову Калантэ приходит мысль, которая заставляет её смеяться искренне и от души.
«Будет вам принц-консорт! – шипит сквозь смех вчерашняя принцесса Каля. – Если найдёте!»
По Северным королевствам стремительно расползаются слухи об инцесте в правящем доме Цинтры.
***
Нашли. В Эббинг залезли, перерыли каждый угол. Нашли.
Калантэ стоит у венца, и руку жениха принимает не то что с неохотой – с отвращением. Рёгнер лощёно красив, надменен и определённо горд. Цинтра сама пришла к нему, князьку из отдалённого уголка Северных королевств. Цинтра сама отдалась.
Или отдастся. Сегодняшней ночью.
Калантэ усмехается – горько и жалко. Усмехается тому, что этому хлыщу не достанется хотя бы её девичество, давным-давно прогулянное на каком-то из островов Скеллиге, с кем-то, чьего имени Калантэ уже давно не помнит.
Скеллигские мореходы именуют её Ard Rhena, Верховная Королева, а ещё – Модрон. Калантэ смотрит на мореходов из-под тонкой виссоновой вуали, гадает – а есть ли среди них тот, самый, ни имени, ни лица которого она не помнит? Тот, от которого остались лишь морская соль на губах да царапины от холодного песка на побережье?
Королеве хочется думать, что им был вот тот, высокий и жилистый, смуглый, с хищным орлиным профилем. Он смотрит на неё безотрывно, долго, тяжело. Калантэ даже жаль, что сквозь белёсый завес ответного её взгляда видно не будет.
«Эйст Турсеах, - вспоминает она внезапно, - рыцарь из родичей ярлов со Скеллиге. Не он… А жаль.»
- Берёшь ли ты, Калантэ из Цинтры, в мужья этого мужчину, клянёшься ли ты любить и почитать его во все дни жизни своей, чтобы быть с ним и хранить его, начиная с этого дня? Обещаешь ли быть верной в хорошие времена и плохие, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии?
- Беру. – Голос Калантэ отдаётся от стен тронного зала гулко. – Клянусь. Обещаю.
«А всё-таки жаль, что не он», - думает Калантэ, бросая последний взгляд в сторону Эйста Турсеаха.

***
Калантэ нужен союз с островами. Так она говорит этому ведьмаку, Геральту. На самом деле плевать она хотела на союз. А вот трон, на котором она чувствовала себя столь уютно после смерти Рёгнера, подойдёт отлично. Цинтру скелллигские пираты и без того не тронут. Не тронут, пока жив Эйст Турсеах.
А ведь кто бы мог подумать, что долгий взгляд, подаренный ей тогда, долгие шестнадцать лет назад, будет самым полезным подарком ко свадьбе?
– Почитаю за честь, – говорит Калантэ, – вновь приветствовать в своем замке знатного рыцаря Эйста Турсеаха из Скеллиге. Если б не хорошо известный факт, что тебе претит мысль о семейных узах, я бы с радостью приняла весть, что ты, возможно, прибыл просить руки моей Паветты. Неужто одиночество стало тебе докучать?
Одиночество. И сватовство к Паветте. Как же!
«Поддержи игру, Эйст. Я же знаю, что она тебе приятна… Как и любое другое моё слово».
Когда-то давно королева Адалия, прозванная Ворожейкой, наставляла дочь, которую никто ещё не думал звать Калантэ, а только лишь Калей, Калечкой, да за глаза – Калькой: женщина всегда поймёт, когда мужчина к ней неровно дышит.
– ...Я веду слишком опасную жизнь, чтобы думать о постоянной связи. Если б не это… Паветта еще юный, нераспустившийся бутон, но…
Но?
– Что «но», рыцарь?
– Яблочко от яблоньки недалеко падает, – белозубо улыбается Эйст, подыгрывая королеве. – Достаточно взглянуть на тебя, Калантэ, чтобы увидеть, какой красавицей станет принцесса, когда достигнет того возраста, в котором женщина может дать счастье воину. Сейчас же бороться за ее руку должны юноши. Такие, как племянник нашего короля Брана, Крах ан Крайт, прибывший к тебе именно с этой целью.
Эйст говорит ещё. Говорит много – для него-то, привыкшего костерить свою команду на палубе. Говорит про своего племянника Краха (Калантэ помнит мальчишку рыжим сорванцом, рассекавшим на коньках), про друида и скальда, да про тридцать моряков из Скеллиге, ждущих во дворе, пока «прекрасная Калантэ из Цинтры покажется им хотя бы в окне».
Не разучился, стало быть, комплименты отвешивать.
– Рассаживайтесь, благородные гости. Ты, милсдарь Турсеах, здесь.
Место для Турсеаха – намеренно самое близкое из возможных.
Почти приглашение в постель. В королевскую, само собой.

***
На ступенях Марнадаля было проще. Меч в руку, щит в другую. И кричать во всю глотку. Кричать так, чтоб было слышно от первой шеренги и до последней, она научилась рано. Эйст потом ещё подучил. Орать так, чтоб и море голос не перекрывало.
Эйста нет. Нету его. Был, да вышел весь. Кровью вышел.
Калантэ не оглядывается назад. Калантэ бежит вперёд – в Цинтру, в родной дом, где и стены прикроют, и крыша на захватчиков обвалится. В Цинтру, где осталась Цири. Маленький Львёнок, кровь от её крови, от плоти её плоти. А позади… Что позади? Паветта, доченька, ухнувшая в морскую пучину? Эйст, с час назад умерший в корчах от смертельной раны? Или королевство, будто и без битвы отданное врагу?
Калантэ так спешит в Цинтру, что не успевает отбить копьё, метящее под пластину доспеха.
«Не повезло тебе, ублюдок нильфгаардский, - думает Калантэ, снося доставшему её нильфу голову с плеч, - нет у королевы Калантэ сердца, не во что метить…»
До Цинтры они добираются затемно. Город сдаётся сходу, а последний оплот сопротивления – донжон в королевском замке. Он продержится недолго, королева знает – не зря ж столько лет держала королевский меч. Тот самый, что в Цинтре наследует поперёк кудели.
Калантэ умирает. Сама знает, что умирает, и друида не надо звать, чтоб понять.
Так уж повелось. Тем, кому власти львиную долю, страданий – вровень столько же.
Калантэ видит рядом дочь. Паветта тиха и улыбчива, как в прежние ясные дни. Калантэ видит рядом мужа – смуглолицего рыцаря с белозубой улыбкой, того самого, который в каком-то из миров, в каком-то из времён был с ней ненастной безлунной ночью на побережье – с солью на губах и царапавшим спину холодным песком.
Проём окна кажется столь соблазнительным.

…По лестницам донжона бежали нильфгаардцы. Приказ императора Эмгыра звучал предельно ясно: королеву и инфанту брать живьём.
Взводу предстояло погибнуть: тех, кто выжил после схватки за донжон, Эмгыр вар Эмрейс, Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов (а также разочаровавших его друзей и подданных) велел вздёрнуть за неисполнения прямого приказания.