И хрен с вами. Пускай здесь будет тэг ещё и про догсов. Оно получилось случайно.

[Mugetsu-no-himemia]

Волкам надо знать своё место
Автор:  Седая Верба
Фэндом: Dogs: Bullets&Carnage.
Персонажи/пейринг: Основная четвёрка, намёк на Кири/Михай, Михай/Милена.
Рейтинг: G
Жанр: drama, deathfic
Категория: джен
Предупреждение: ООС
Disclaimer: (с) Мива Широ
Писалось: на Даркфикшен-фест забавное сообщество, мне пока нравится
Размещение: исключительно с разрешения автора.

В этом городе всегда было отвратительно холодно...

В этом городе всегда было отвратительно холодно. И, словно застыв в нерешительности между поздней осенью и ранней зимой, город был безразличен к судьбам своих жителей. Если продолжать эту мысль, напрашивается вывод, что обширность кладбища – всего лишь следствие природного каприза, а люди – и не совсем люди тоже – вовсе и ни причём.
Бадоу чиркнул спичкой. Огонь трепетал и гас при каждом движении, сигарету прикурить никак не получалось. Нейлз понимал – ещё минута без курева, и он сорвётся. Здесь, в лесу из серых камней надгробий легко было заблудиться – он и заблудился бы, если б не грёбанный Раммштайнер. Бадоу безмолвно огрызнулся на неприязненный взгляд, только что кинутый белобрысым напарником в сторону сигареты. Ничего. Какая кому разница, будет Бадоу курить на панихиде или нет? Кому-кому, а уж точно не «виновнику торжества».
Оставалось только усмехнуться каламбуру – какое уж тут торжество. Вот только Бадоу иные слова на ум не приходили – да и Михай на его месте выразился бы точно так же. Разве что скалиться не стал бы. Печально ухмыльнулся бы в свою бороду и замолк бы, одарив собеседника взглядом, полным смертной скуки.
Чёрта с два, Нейлз, чёрта с два. Не будет тебе больше ни поддержки, ни долбаных нравоучений, ни усмешки в русую с проседью бороду, ни тоскливых взглядов. И старого хмыря – тупицы и зануды Михая – тоже.
Раздался очередной чирк. Тонкая папиросная бумага неохотно вспыхнула.
Хоронили Михая впятером – падре и Нилл Хайне приказал сидеть в церкви. Бадоу кинул неприязненный взгляд в сторону Наото – эту тоже надо было там оставить. Нет же, притащилась.
Где-то впереди всхлипывала в изнеможении Кири, плакавшая уже третий день. При копах держалась, стискивала зубы перед последними посетителями ресторана. При своих не считала нужным. В общем-то, считал Бадоу, она стойко справляется. Бабам слёзы нужны – они им помогают, что ли?
Кири смалодушничала лишь в одном – разъярилась, услышав предложение похоронить старика Михайроффа рядом с могилой Милены. Про убитую проститутку, бывшую когда-то для Михая вроде смысла жизни, Бадоу знал мало, но уловить нехитрую деталь сумел: Кири бабой была умной и виду даже не подавала, а не ревновать к погибшей подруге, видать, всё же не получалось.
Язык спеленало вязкой слюной, и Нейлз сплюнул. Хайне толкнул его в бок, вновь одарив злобным взглядом – того гляди, зубами щёлкать начнёт, пёсик. Кладбищенские служки начинали засыпать гроб.
Бом! – звук совершенно пустой, того гляди, и поверишь, что в гробу никого нет, а Михай вырулит из-за угла с бесхитростной виноватой улыбкой, каковую можно было наблюдать на его немолодом лице всякий раз, когда он, залитый кровью – своей и чужой – возвращался к Кири, опоздав к ужину эдак на пару дней.
Бом! – какая же ирония судьбы, что старикан уходит под землю почти с тем же звуком, с которым ушёл из жизни – на его, Бадоу Нейлза, между прочим – глазах. Вот уж правда нелепость.
Бом! Бом! Бом!
Звяк.
Лопаты отложены в сторону. «Получите, распишитесь. Пожалуйте денежку, вдовушка? Так уж, сколько не жалко на четверых. Могильщик – тоже человек, чего уж там. Выпьет за упокой души ушедшего. Как бишь, говорите, покойника звали-то?»
- На! – Бадоу брезгливо кинул мужичью сотку, а после повернулся к Мими: - Брысь отсюда! И Кири прихвати.
Дважды повторять не потребовалось.
«Если даже ты – вне общества, ты всё равно не сможешь держаться один. Как бы тебе ни мечталось, и сколь бы долго ты не утверждал, что ты одиночка, и как бы ни отказывался от напарника», - кажется, Михай говорил ему это когда-то, а может быть, и не он – в тот раз Нейлз был слишком пьян.
Их было четверо – одиночек. Их было четверо – воющих от тоски псов.
Осталось трое. Три сухощавых тени у свежей могилы на кладбище.
И – глупости какие в голову лезут-то! – взвыть-то хотелось как раз по-псиному. И этот вой, глубинный, звериный, был почти различим ухом.
- Воют, - произнёс кто-то сбоку.
Если баба всё время молчит, забыть её голос немудрено. Наото, из которой обычно и слова не вытащишь, мотнула головой в сторону городских окраин:
- Волки воют.
Нейлз усмехнулся и едва не ляпнул, что, мол, думал, будто не волки воют, а они втроём. Да только куда им, псинам дворовым, до волков?
«Ну уж нет…»
- Место волка в лесу, - процедил сквозь зубы рыжий и, кинув последний взгляд на холодную плиту с надписью «Михай Михайрофф», лениво побрёл в сторону главных ворот.
- Эй, ты куда? – спросил доселе молчавший Раммштайнер.
- Мстить, - бросил через плечо Бадоу. – В мире нет ничего глупее мести. Зато старикану на том свете будет, над чем посмеяться.
Наото крепче сжала рукоять катаны. Хайне передёрнул плечами и последовал за напарником.
«Волкам надо знать своё место», - подумал Бадоу. И он был вполне уверен в том, что на это место вполне могут указать три бродячих пса.